Сегодня прошлое явилось мне в образе бродячего художника. Из его огромной черной папки словно экзотические бабочки или райские птицы выпорхнули в чистое пространство пустой клиники яркие виды Барселоны, Венеции, Яффо. На нежно персиковых стенах и плитках всполохами заметались, закружились в хороводе чудные образы, знакомые или же кем-то выдуманные. Я смотрела в улыбчивое бородатое лицо и видела все то светлое, пережитое и не сбывшееся, от которого отказалась уехав десять лет назад из Израиля. Будто время и пространство разверзлись и открылось окно в параллельный мир. В замысловатый узор сплелись серебряные паутинки вероятностей, не принятых решений и случайностей. И я почувствовала песок под ногами, запах моря и ветер на лице. Я увидела студию с мольбертами и гончарными кругами, бачки с глиной и заляпанные краской стелажи со всем на свете, увидела свое так и не оконченное художественное образование. Я увидела сцену, с которой когда-то не боялась читать монологи и сидящих на каменных ступенях детей в белых рубашках и джинсах. Я увидела пылающие костры и услышала шум прибоя под усыпанном звездами небом. Все-таки есть, точно есть в этой противоречивой стране, у этого нелепого народа какая-то духовность, целостность, искренность. Есть страсть, порывы и поступки, которых не встретить в равнодушной Канаде. Есть свобода и есть жизнь. Порой сумасшедшая, нелогичная и резкая. Жизнь, к которой так и не смогли привыкнуть мои родители, но которую приняла я.
Я очень стеснялась, но все-таки заговорила с Художником на иврите. Я не говорила на нем десять лет, однако слова полились рекой. Спокойно и плавно, без запинок и акцента как на английском или французском. И пусть на изучение иврита у меня было в два раза меньше времени, чем на изучение официальных языков Канады, Художник так и не поверил, что иврит — не мой родной язык.
Как странно, что после всех нанесенных мне Израилем обид, с каждым годом я все острее ощущаю, что уехав оттуда потеряла больше, чем приобрела приехав сюда. Как глупо, что я не ценила того, что имела живя там. Как страшно, что живя здесь, я понимаю, что засыпаю, расползаясь, растворяясь...
Художник спросил меня, не хочу ли я купить одну из его работ. Я ответила, что если в моем доме и будут когда-нибудь висеть картины, то они будут написаны мной. Он сказал, что понимает и не обижается, но собрал с пола пылающие красками полотна и ушел. Он так и не понял, что на целый день перевернул с ног на голову мой внутренний мир. Мой маленький мир, сотканный из воспоминаний и мечт. Ту искорку, что тлеет в ожидании своего часа.